Мглистое, бесцветное утро лениво расползлось над потемневшим морем,
разливая тусклый, тяжелый голубоватый свет. Этой ночью рваные серые
тучи то и дело норовили закрыть полную луну, а на рассвете ветер с
востока пригнал целый эшелон плотных, низко плывущих облаков, которые
за какую-то четверть часа затянули небо. Заморосил мелкий, противный
дождь, началась качка.
Скрип такелажа и рангоутного дерева, натужные
вздохи корабля, хлопанье парусов, надуваемых бейдевиндом, лающие
команды офицеров и ровный гул голосов утренней вахты были слышны даже в
просторной капитанской каюте. Небольшое окно в ней было вы-бито, а на
палубе в блеклом свете непогожего утра поблескивали осколки стекла.
Холодный ветер задувал в щели и брешь в окне, заставляя сидящего за
резным деревянным столом человека зябко кутаться в плащ.
Водя
пером по странице бортового журнала, человек то и дело шумно вздыхал и
встряхивал головой – изможденное, бледное лицо и круги под глазами
красноречивее слов говорили о том, что спал он в последний раз не
меньше полутора суток назад. Жилистая рука с длинными пальцами уверенно
выводила целый трактат, испещряя косым острым почерком лист. «На
восьмой склянке пополуночи на корабль проникла многочисленная
воинственно настроенная группа. Нападение состоялось внезапно, со
стороны правого борта. Судя по всему, нападающие бесшумно подошли к
кораблю на шлюпках. Находящиеся на верхней палубе, отразив удар,
ударили в рынду, уже понеся значительные потери…»
И жирный алый
мазок прямо под словом «потери». Мужчина поморщился и поднял руку –
обшлаг рукава был весь в крови. Уже засохшей почерневшей и совсем
свежей. Видимо, на белом листе осталась его собственная, что стекла
вниз по руке из небольшой раны на предплечье. Вздох. И снова скрип
пера. Еле слышный свист сквозняка в щели над комингсом, шуршание
покрепче запахиваемого плаща, приглушенный плеск волн за бортом. Такие
привычные, но такие раздражающие сейчас звуки – все тело ломит от
усталости и слабости, ноет рана на руке, от пороха и все еще стоящего в
носу запаха крови болит голова… Постепенно скрип пера начал стихать –
усталость взяла верх, и сидящий за столом стал медленно клониться
вперед, уже в забытьи опускаясь на мягкие, чуть шуршащие страницы
бортового журнала.
Какое-то время в каюте стояла тишина,
нарушаемая разве что еле слышным дыханием и потрескиванием пламени в
масляной лампе, чуть покачивающейся над столом в такт бортовой качки. И
вдруг среди этого царства тихих звуков раздался отчетливый стук в
дверь. Негромкий, но его было вполне достаточно, чтобы мужчина
вздрогнул, открыл усталые глаза и, выпрямившись, резко произнес:
- Войдите!
-
Коммодор? – вопросил женский голос, а через секунду в дверном проеме
показалась хрупкая фигурка, одетая в невероятно грязный мундир рядового
морского пехотинца. Взлохмаченные светлые волосы обрамляли наспех
умытое лицо, темные глаза смотрели вопросительно и с укоризной.
-
Элизабет… Мисс Суонн, прошу вас, - он одним движением резко поднялся со
стула и подался ей навстречу. Под ногами зашуршали осколки, упало со
стола задетое рукавом перо.
Быстрым взглядом девушка окинула
каюту, а затем с вызовом уставилась в колючие серые глаза стоящего
напротив мужчины. Передернув плечами, затворила дверь и, отойдя от нее
на пару шагов, заговорила:
- Мистер Норрингтон, объясните мне, что происходит?
- О чем вы, Элизабет?
«Что?»
Нахмурив
брови и чуть приоткрыв рот, она с укоризной посмотрела на него. И
недоверчиво помотав головой, будто ослышавшись, проговорила:
- Джеймс, вы же обещали мне…
Он поднял брови и отвел глаза. Дернул уголками рта и, поправив плащ, обошел стол.
- Присаживайтесь.
- Вы не ответили мне!
-
Прошу, сядьте, мисс Суонн, - он чуть повысил голос, и этого оказалось
достаточно - сжав губы и подавив глубокий вздох, она опустилась в
неглубокое кресло, приставленное к письменному столу.
Он не спешил
заговаривать. Повисло молчание, и, не выдержав его, Элизабет украдкой
подняла глаза. Он стоял чуть поодаль, оперевшись бедром о край стола, и
негромко барабанил пальцами по столешнице. Брови нахмурены, пустой,
тяжелый взгляд устремлен куда-то вдаль. Заострившиеся черты и пепельный
цвет лица, измазанного в крови, делают его похожим на покойника…
Господи, да что за мысли?
Но чем быстрее кончится этот разговор, тем лучше.
Почему же он молчит?
Сделав глубокий вздох, она начала:
-
Коммодор, я прошу вас ответить мне. Не делайте вид, будто не знаете,
что для меня это важно. Почему вы не отменили распоряжение? Почему Уилл
посажен вместе с Джеком в карцер? Он спас мне жизнь! Я требую…
-
Мисс Суонн! – он произнес это так неожиданно резко, что она осеклась. –
Под вашими требованиями нет никаких оснований, кроме личных. За жизнь
этого человека уже заплатили десятки моих солдат. Вот только ради чего?
Ради чего его жизнь нужна мне?
- Но разве моя просьба – не основание?
- Элизабет, прошу вас, давайте закончим этот разговор.
-
Мне нужен ответ, коммодор! – угрожающе начала она, сверкая глазами и
медленно поднимаясь на ноги. – Не правда ли, это дело чести, а не
личной мотивации?
- В таком случае, почему вы не принимаете к сведению, что повесить пирата – для меня «дело чести, а не личной мотивации»?
- Повесить?.. – она побледнела и судорожно схватилась за край стола.
Он
отвернулся и отошел к окну, под ногами захрустели осколки. Порыв ветра
ворвался в каюту, зашелестел полами плаща, качнул лампу над
столешницей.
Девушка опустила голову и приложила пальцы к вискам. «Не может быть…»
- Повесить? – еле слышно повторила она.
- Вы не ослышались, Элизабет, - голос прозвучал глухо, но твердо.
- Но ведь… Поймите же, что своим спасением я обязана ему!
- Я не в первый раз слышу об этом. Мисс Суонн, продолжим позднее, при всем моем уважении, сейчас не время.
-
А когда же будет время? – моментально взвилась Элизабет, чувствуя, как
внутри в один момент заклокотал гнев, как стал бесконечно противен
человек, в благородстве кото-рого еще совсем недавно она не могла
усомниться. – Когда Уилла повесят? За пособничество пирату при спасении
дочери губернатора, разве вы не понимаете!?
- Я понимаю лишь то,
что ваше спасение могло быть лишь предлогом ко всем тем антизаконным
действиям, совершенным Тернером. Вам перечислить список или он уже
рассказал вам о своих подвигах?
Помедлив, Норрингтон медленно
развернулся к ней лицом. Слегка ссутулившись, он стоял против скупого
света, льющегося из окна, а догорающая масляная лампа уже не могла
достаточно осветить его, однако Элизабет слишком явно чувствовала
тяжелый, усталый, но в то же время торжествующий взгляд. И против этого
взгляда она могла привести лишь один аргумент, что и сделала, не
раздумывая:
- Это ложь! Я знаю, он любит меня! – и осеклась…
- Этого я и боялся…
Тихо, бесцветно… Как приговор.
- Я… - начала девушка, отводя глаза и чувствуя, как по лицу разлилась краска нервного румянца.
-
Вы уже все сказали, мисс Суонн, - сделав несколько шагов, он преодолел
расстояние, разделяющее их, и остановился совсем близко, пристально
глядя в глаза. - Более того, - продолжил он после секундного молчания,
нехорошо, непривычно, неестественно ухмыляясь уголком рта, отчего у нее
по спине побежали мурашки, - неужели вы полагаете, что после всего
совершенного для вас и ради вас этот юноша остановится на достигнутом?
- О чем вы? – еле слышно проговорила она, похолодев и начиная смутно догадываться о его мотивах.
- Мне не нужны подобные препятствия на пути.
-
О… весьма благородно с вашей стороны, коммодор, - взяв себя в руки,
саркастически улыбнулась Элизабет. – Повесить беззащитного человека –
великая честь!
- Однако вы забываете, мисс Суонн, что это будет не в
первый раз для меня. И я не намерен меня решение. Один раз я сделал
это. Сейчас же не тот случай, - он отступил на шаг, все еще пристально
глядя в глаза.
- Ради меня, Джеймс… - чувствуя, как ускользает
превосходство над этим человеком, она ухватилась за последнюю надежду,
растеряв всю браваду.
- Именно ради вас, Элизабет, я этого не сделаю.
Она не ответила – лишь судорожно хватала ртом воздух, озадаченная столь бесхитростным ответом.
- В таком случае, - продолжил Норрингтон, - если это все, о чем вы хотели поговорить со мной, вынужден окончить разговор.
- О нет, не все!
-
Зато я дал вам более, чем исчерпывающий ответ. Такие, как Тернер,
представляют собой угрозу. Он встал между вами и мною. Столь
бесшабашный героизм наказуем…
- Я не узнаю вас… - еле слышно выдавила она, глядя на него широко распахнутыми глазами.
-
Это поправимо. Вы дали мне слово, Элизабет, но я вижу, уже жалеете об
этом. А я не хочу, чтобы вы жалели. Не позволю вам. И устраню причину.
|
